Тяжёлая самоходная установка СУ-152

Беседа участника Финской и Великой Отечественной войн Николая Константиновича Шишкина с автором статьи А.Драбкиным.

...

Командир "зверобоев".

В апреле 1943 года, получив звание «лейтенант», я был назначен командиром самоходной установки СУ-152. Наш 1545-й тяжелый самоходный полк под командованием подполковника Тихона Ефремовича Карташова входил в состав 30-го Уральского добровольческого танкового корпуса 4 танковой Армии. Нашего командира ценили и начальство, и подчиненные, поскольку полк всегда был готов и к бою, и к маршу. Первой командой после боя всегда была: «Осмотреть оружие, вывести нулевые линии, заправить машины боеприпасами и горючим, проверить ходовую». Только потом разрешалось поесть и поспать.

Я чуть позже расскажу про наш первый бой. Когда мы из него вышли, то оказалось, что соседний танковый полк потерял почти все машины. Мы потом разговаривали с танкистами: «Ну, как с нашим дураком воевать? Только и знает, что «Вперед!» А Карташов нам говорил: «Полезете на рожон, я вас первый прихлопну!» Вот кустики, вот овражек, вот скирда, используйте местность, внезапность, скрытность. Поэтому у нас на счету подбитых немецких танков много, а наши потери небольшие. Вот такие командиры и выиграли войну. Конечно, относительно небольшие потери в нашем полку объясняются еще и тем, что нас использовали для поддержки. Мы, в основном, только обеспечивали выполнение задачи танкистам и пехоте, которым нас придавали.

Первый бой мы приняли на реке Нугрь, за которой на крутом берегу виднелась деревня Большая Чернь, превращенная немцами в опорный пункт. Оттуда по наступающим по большому ржаному полю танкам и пехоте били 88-мм зенитки. В этой ржи не поймешь, откуда стреляют. Танки горят. Наводчик Бычков у меня был отличный. В том бою он сжег два танка. В какой-то момент по нам попали. В рубке искры, запах каленого металла, гарь. Механик-водитель Никонов направил машину в низинку. Я вылез из люка, стал оглядываться. С трудом обнаружил противотанковую пушку в кустарнике на окраине поля. Мы вышли из ее сектора обстрела, теперь она била по танкам. Я решил развернуться и, наведя орудие на ориентир в створе с пушкой, выкатиться на нее для выстрела. Если с первого выстрела не попадем - нам хана. Едва мы вышли из низинки, как пушка стала разворачиваться в нашу сторону. Бычков крикнул: «Выстрел!» почти одновременно с его грохотом. Я успел скомандовать: «Никонов, назад!», но это было лишним - Бычков попал.

Танки форсировали неглубокую речку, обходя Большую Чернь слева. Мы прикрывали их маневр огнем. Вдруг во фланг атакующим танкам вышли три или четыре, вроде бы, «Пантеры» и открыли огонь. Я так скажу: если танк противника появился в полутора километрах, то различить его тип можно только в бинокль, да с упора, да из неподвижной машины, и то не всегда. Ну, а в реальной обстановке на поле боя, в пыли, в дыму, мы их не рассматривали. Так вот с тысячи метров мы их сожгли - по крайней мере, три остались на месте. Продвинулись вперед, смотрим, и у меня волосы дыбом - это наши Т-34. Все - трибунал! Только проехав еще немного и увидев кресты на башнях, я успокоился: танки оказались немецкие.

В этих боях пришлось мне встретиться и с командармом. Мы вышли в район Шемякина. Из садов, расположенных на окраине этого населенного пункта, немцы встретили нас огнем, подбив несколько танков. Одно орудие мы подавили, поймали в прицел следующую цель. Я крикнул: «Аладин, заряжай!» И в это время удар, рация слетела с места, казенник орудия резко опустился вниз - болванка пробила цапфу. Я крикнул: «Никонов! Назад!», вторая болванка только чиркнула по броне. Самоходка откатилась метров на двадцать и встала за пригорком. Ствол весит, в казеннике снаряд, а тут еще и стук по броне. Я открываю лючок в броне, смотрю, стоит командарм 4-ой танковой Богданов с пистолетом в руке: «Куда, сынок, путь держим?» Отвечаю: «Болванка в цапфе» - «А-а, ну, давай, двигайся в ремонт». А мог бы шлепнуть, если бы целым пятился назад. В ближайшем лесу ремонтники заменили орудие на снятое с другой машины, и вскоре мы уже догнали полк.

Недели через две в одном из боев ранило командира батареи, и я взял командование на себя. Все же у меня был опыт двух войн, а многие командиры машин впервые попали на фронт. Получалось у меня хорошо, и впоследствии на формировке меня утвердили в этой должности. За бои на Курской дуге наш 30-й Уральский добровольческий танковый корпус получил звание «гвардейский», а я - орден Красной Звезды. Я водку не пил ни в Финскую, ни в Отечественную, а тут пришлось. В полку был обычай опускать орден в полный стакан водки, выпивать его до дна, и потом уже можно было крепить награду к гимнастерке. Помню, командир полка усадил всех за стол, достал орден, положил в стакан. Все выпили, а я отодвинул и ем. Командир полка посмотрел: «Я ему орден, а он не пьет! А, ну!» Пришлось выпить. Поставил стакан, закусываю. Командир: «А говорит, не пьет! Стаканами пьет!» Можно сказать, что это было мое причащение.

Кстати, кроме наград, экипаж за подбитые танки получал деньги - две тысячи рублей за каждый. Обычно за операцию мы подбивали не один танк, а, как правило, от трех до пяти, а то и больше. В моем экипаже не было постоянной схемы распределения денег - иногда делили поровну, иногда давали больше наводчику или, например, Аладину, заряжающему: знали, что дома у него старики остались, чтобы мог им послать. Иногда деньги распределяли и между батарейцами, не участвовавшими непосредственно в боях - они тоже на общее дело работают. Например, давали механику-регулировщику. Офицерский паек - печенье, тушенка, конфеты - всегда делился на весь экипаж. Работали тоже все вместе, поэтому и экипаж, и приданные нам автоматчики к нам, командирам, относился очень тепло. Был такой случай на Курской дуге. Мы стояли несколько дней, приводили себя в порядок. К нам во взвод автоматчиков прибыло несколько человек из бывших «зеков». На следующий день мне доложили, что один из этих ребят украл булку хлеба. Хотя мы были и не голодные, но питание было ограниченным, да и как можно у своих же воровать? Я ему говорю: «Выкопай яму, так чтобы только голова твоя торчала». Посадил его в эту яму и поставил часового - сделал своеобразную гауптвахту. Все ходят, видит, что он там сидит - позор. Короче говоря, через несколько часов он взмолился: «Комбат, освободи от этого позора. Искуплю кровью!» Я говорю: «Хорошо. Но, смотри, ты обещал». Через несколько дней полк опять вступил в бои. Мы ехали через деревню, сидя на боевой рубке. Вдруг он меня как ударит, я кубарем слетел и шлепнулся на корму. Вскочил и на него: «Ты чего!» А он ранен - увидел автоматчика, который сидел на крыше сарая и успел скинуть меня до того, как тот выстрелил. За спасение офицера можно было представить к ордену «Красная Звезда», что я и сделал.

С конца 1943 года и до начала 1944-го полк стоял на формировании в районе города Карачев. Мы получали новую материальную часть, ремонтировали старую, занимались боевой подготовкой, обучали людей. Я, как бывший наводчик, много внимания уделял обучению своих экипажей стрельбе и без ложной скромности скажу, что моя батарея стреляла лучше всех.

В январе - феврале 1944-го наш полк перевели из 4-й танковой Армии в 5-ю гвардейскую танковую Армию, которую весной перебросили на Украину. Очень тяжелые бои были под Тыргу-Фрумос. В этих боях в мае 1944 года меня ранило. Мы стояли на одной из позиций, готовились к атаке. Немцы вели беспокоящий артиллерийский огонь, а тут еще налетело несколько десятков самолетов. Я как раз высунулся из рубки, чтобы осмотреться. В это время снаряд или бомба разорвался недалеко от машины. Я нырнул обратно и почувствовал, что стукнулся ребром о кромку люка. Провел по месту удара рукой, смотрю - а она вся в крови: в спину попал осколок. Я говорю: «Ребята, меня ранило». Они меня быстро перевязали, и помощник командира полка по хозяйственной части отвез меня в госпиталь. Рентгена нет, осколок глубоко. Как его достать? Резать не стали, просто засунули в рану марлевый жгут. Он наберет крови, они его вытаскивают. Вот так я недели две ходил, пока рана не заросла. А уже после войны, когда сделали рентген, я узнал, что осколок чуть-чуть до сердца не дошел. Так он там и сидит. В июне нас перебросили в Белоруссию. Полк наш действовал в составе 3-его гвардейского Котельниковского корпуса. Моя батарея практически всегда действовала с 19-ой гвардейской танковой бригадой полковника Походзеева. Командир корпуса генерал Вовченко И. А. и командир бригады Жора Походзеев были искусные командиры, у которых я многому научился. Это была лучшая бригада корпуса, да и сам командир был орел. Требовательный, немногословный. Приходишь к нему на совещание, чтобы перед боем указания получить. Он спрашивает: «Так, артиллерист, задачу знаешь?» - «Знаю». - «Понял, как надо действовать?» - «Понял». - «Свободен».

Запомнился мне один бой. Три танка головного дозора, который вышел из леса на поляну и поднялся на пригорок, были уничтожены «Тигром», стоявшим открыто на другой стороне поляны. Обойти эту поляну было невозможно, и командир бригады приказал: «Ты «зверобой»? Вот и уничтожь этот танк». Моя самоходка выдвинулась вперед, подошла к подножью холма и стала медленно на него взбираться. Я сам по пояс высунулся из люка. В какой-то момент я увидел немецкий танк, упершийся кормой в ствол огромного дерева. «Тигр» выстрелил. Завихрением воздуха от просвистевшей над моей головой болванки меня едва не вырвало из люка. Пока я думал, что же мне делать, он еще выпустил одну или две болванки, но, поскольку над холмом торчал лишь фрагмент рубки, а траектория пушечного снаряда настильная, он не попал. Что делать? Выползешь - погибнешь впустую. И тут я решил воспользоваться возможностями своей 152-мм гаубицы-пушки, имевшей навесную траекторию полета снаряда. Я заметил на этом холме кустик. Глядя через канал ствола, я добился от механика водителя такой позиции самоходки, чтобы кустик был совмещен с кроной дерева, под которым стоял немецкий танк. После этого, используя прицел, опустил орудие так, чтобы снаряд прошел над самой землей. Расчетов миллион, но рассказываю я дольше, чем все это проделал. Сел за наводчика, вижу в прицел кустик. Выстрел! Высовываюсь из люка - башня «Тигра» лежит рядом с ним, точно под обрез попал! Потом в бригадной газете написали: «Шишкин стреляет как Швейк - из-за угла».

Бой с "Тигром" (рис.В.Реуков).

Корпус с задачей выйти на Березину в районе Борисова, а затем двигаться на Минск сначала шел не по Минскому шоссе, а, в основном, лесами. Бои шли так: мы в колоннах проходим километров 10-20, потом натыкаемся на противника, развертываемся, сбиваем и идем дальше. В районе населенного пункта Бобр корпус вступил во встречный бой с немецкой дивизией. Дивизию нам удалось разбить, но сам я был ранен в живот разорвавшимся прямо передо мной снарядом, когда перебегал между машинами. Я упал. Рядом располагался окоп, в нем, как я потом узнал, сидел комиссар корпуса, который был комиссаром мой бригады на Ханко. Меня перевязали и на штабной машине отправили в полевой госпиталь. Госпиталь представлял собой десяток небольших солдатских палаток, в каждой из которых стоял операционный стол. Раненых много. Меня на солому положили, я лежу и молчу, а поскольку я молчу, то и на стол меня не кладут. Так я день пролежал - меня никто даже на обработку не взял! Хорошо, что командир полка приехал, потребовал, чтобы меня осмотрели. Положили, сделали укол, достали осколок, зашили, забинтовали, а буквально через неделю я вернулся в полк. Минск мы взяли, но потом мне снова пришлось лечь в госпиталь, поскольку рана не заживала.

Вернулся я на батарею, когда уже был взят Вильнюс. В Литве шли ожесточенные бои. Там нас то на одно направление бросят, то на другое, то на Шауляй, то на Тукумс. Линия фронта менялась с калейдоскопической быстротой. Мы пытались разрезать Курляндскую группировку. Нам сказали, что командир части, которая войдет в город Тукумс, получит звание Героя Советского Союза. Народу погибло много, а Героя никому не удалось получить. Форсировали речку Дзелгу. От поймы реки шел пологий подъем "длинной метров 200 - 300. Немцы заняли оборону в роще, метрах в трехстах за этим подъемом. Моей батарее и танковому батальону Героя Советского Союза капитана Пенежко, находившимся в авангарде основных сил бригады, удалось переправиться на плечах противника. Танки пытались продвинуться дальше, но, пока они выбирались из низины на ровное место (в это время пушка задрана вверх, стрелять невозможно, да и не видно ничего), немцы их почти в упор расстреливали. Потеряв три или четыре танка, мы откатились. Попросили огонь артиллерии - она еще только развертывается. Командиры танков вылезли из машин, каждый из них наметил себе цели. Пошли в атаку, несколько танков у немцев сожгли, но и сами потеряли две машины, и опять откатились. Целый день так ерзали. Начало смеркаться. На другом берегу сконцентрировались основные силы бригады, подошел штаб, а с ним и мой командир полка. Моя машина стоит рядом с машиной Пенежко. Слышу, он говорит: «Командир бригады приказал: через 20 -30 минут, после того как артиллерия даст огня, мы все дружно выходим наверх и атакуем» Артиллерия провела огневой налет. Пошли в атаку, потеряли одну машину и откатились. Стало уже темно. Приказ надо выполнять. Заводим моторы, доползаем до гребня, но башнями не высовываемся, останавливаемся. Смотрим на танки, они никуда не идут. Просим огонька, артиллерия опять накрыла немецкие позиции. Командир полка кричит мне по рации: «Пенежко докладывает, что атакует, вышел на дорогу. А ты? Почему молчишь? Что ты делаешь?» - «Нахожусь на исходных позициях». - «Давай, вперед! Пенежко атакует!» - «Танки Пенежко стоят на месте, ни один не тронулся, только моторы гудят и стреляют в небо». Он хитрый - только моторы заводит и стреляет, а сам докладывает: «Атакую, вышел на дорогу, встретил мощный огонь. Пришлось отойти, занять исходные позиции. Сейчас будем повторять атаку». Командир полка меня отматюгал: «Ну ладно, действуй как танкисты». Утром переправились танки бригады. Вся артиллерия подтянулась. Провели мощную артиллерийскую подготовку и прорвали немецкую оборону, потеряв всего два или три танка.

Слева направо: командир машины Зверев, командир батареи Шишкин, командиры машин Устинов, Муравьёв, Крашенинников. Апрель 1945 года.

Боев было много, но запомнился один, под Мемелем, после которого меня представили к ордену Суворова III степени. Я в то время воевал в составе 18-ой гвардейской танковой бригады. Бригада сосредоточилась в лесочке, на опушке которого в кустах я расставил свои машины. Перед нами простиралось поле, а за ним виднелась высотка 29,4, поросшая лесом. В бригаде в то время было не более 20 танков - фактически, танковый батальон. Командир бригады вызвал командиров батальонов и приказал атаковать высоту. Пока готовилась атака, мы успели заметить в роще на высотке несколько танков. По моей команде орудия выдвигались на огневые позиции и уничтожали обнаруженные цели: один или два выстрела - и танк подбит. Мой наводчик Бычков до тысячи метров в танк с первого раза попадал, да и других я научил неплохо стрелять, так что за сутки, пока танкисты атаковали этот холм, моя батарея сожгла десять танков, а это 20 тысяч рублей! Ну, а танкисты что? Выскакивают на открытое место, и немцы их начинают избивать. Один сгорел, другой, третий. Они назад. Никому гореть не охота. Значит, один раз откатились обратно. Проходит некоторое время, опять собирает командир бригады: «Повторить атаку». Опять пошли вперед, опять потери, опять откатились. Третий раз: «Родина должна сегодня дать салют в честь нас! Мы должны взять Мемель! Наши соседи уже в Мемель ворвались, а мы все на месте топчемся! Зеленая ракета - в атаку!» Пьяный... любил комбриг это дело. Ребята говорят: «Опять гореть будем. Надо сначала артиллерией немцев обработать. А он безрассудно гонит в атаку». Пошли в атаку третий раз. В общем, некоторые танкисты люк на дне откручивали, экипаж высыпался, а танк шел и сгорал. За три атаки роту танков положили. Когда этот командир попытался погнать бригаду в четвертую атаку, один комбат достал пистолет и сказал: «Еще раз в атаку пошлешь - расстреляю. А мне все равно - сейчас сгореть или в штрафную». В это время моей батарее было приказано совершить марш вдоль фронта и сосредоточиться на другом направлении. Я собрал ребят, сказал, чтобы скрытно вышли с позиций и сосредоточились за рощицей в нашем тылу для совершения марша. Когда мы собрались на дороге и стояли в ожидании команды, над нами на бреющем проскочил немецкий истребитель. Кулаком нам погрозил и улетел. Я думаю, что он передал, что тяжелые самоходки ушли из этого района. Вдруг вместо сигнала вперед поступает команда командира полка: «Вернуться на исходные позиции». Это сейчас пишут длинные приказы. А тогда - несколько слов: «вернуться на исходные позиции». Вдруг, смотрю: из рощи, из которой мы только что вышли, бежит какой-то майор и кричит: «Стой, стой!» - Я остановился. - «Бригада сгорела, там немцы наступают. Когда вы ушли, подъехали зенитчики, зенитчиков подавили, а теперь идут «тигры». Вижу, один наш танк выходит из леса, следом за ним другой. У первого ствол разворочен, у второго крылья оторваны. Так пять или шесть танков вышло - начался драп-марш. Я подаю команду: «Зарядить орудия. На старые места и по атакующим танкам противника - огонь!» Зарядили, вышли на свои старые огневые позиции, а прямо на нас идут пять «тигров», и расстояние до них - метров 400. Ну, и что?! С первых же выстрелов четырех подбили, по пятому, крайнему справа, не попали, промазали. Он остановился, попятился. На правом фланге у меня был экипаж Устинова. Я приказал, чтобы он по канаве выдвинулся на другую позицию и добил «Тигра». Так он и сделал. Я вернулся на окраину рощи, доложил командиру полка, что положение восстановлено. Тут комбриг подошел: «О! Вот мы с тобой оборону держим!» За этот бой меня представили к ордену Суворова III степени, но не дали. Представление потерялось или по другой причине - не знаю. Ведь Мемель не сразу взяли, полбригады потеряли. Причину всегда можно найти. Да, если бы все свои заслуженные награды получали, то их некуда бы было вешать!

Занятия стрип пластики в Москве. Индивидуально и в группах. Http://fedorova-e.Ru/ На сайте.

Источники:
А.Драбкин "Ветеран двух войн". (Мир оружия №11, 2005 г.)